Голыбин развел руками и виновато посмотрел на нас. Петр, Леонид и Березин приняли информацию как должное — надо так надо, а я сразу прикинул, как это отразится на моих планах. Выходило, что пока никак. Но вот в дальнейшем…
«А в дальнейшем, видимо, придется уходить со службы. Под каким-либо предлогом. И переходить на вольные хлеба. Могут быть некоторые проблемы…»
После знакомства и короткого разговора Голыбин забрал с собой Березина решать какие-то вопросы, а нам дал задания. Пара коротких, в пределах города, поездок. После чего разрешил быть свободными до понедельника.
Короткие поездки неожиданно затянулись допоздна. В одном месте не успели подготовить документы, в другом — груз, в третьем не знали, куда девать привезенное. В результате я покончил с делами уже в восьмом часу вечера. Доложив о проделанной работе Голыбину, получил разрешение отдыхать и поехал домой.
На полпути вспомнил, что холодильник почти пуст, и свернул к небольшому магазинчику, только открывшемуся на той неделе. Продавали здесь нехитрый набор — хлеб, крупы, сахар, соль, макароны, кое-что из молочных продуктов, несколько сортов колбасы (не самого высокого качества), яйца, соки, а также мясо, что поставляли частники с окрестных деревень. И еще что-то по мелочи.
Я притормозил у обочины, вытащил из ящика сумку, сшитую из брезента, и зашел в магазин, на ходу прикидывая, что именно взять, чтобы не торчать долго у плиты.
Продавщица — дебелая тетка лет пятидесяти, с бледным плоским лицом и непропорционально большим губами — бросила настороженный взгляд на карабин, висевший у меня на боку, и быстро выставила на прилавок требуемое. Чем-то я ей пришелся не по нраву, слишком уж недобро смотрела.
Я расплатился, убрал в сумку пакеты и свертки, поблагодарил (она даже не кивнула) и вышел на улицу.
Над самыми крышами домов висела бледная, неясная пока луна. Темнело. Через полчаса последние лучи солнца исчезнут за домами, и город погрузится в темень. А уцелевшие фонари будут гореть через один, давая минимально допустимое освещение.
Народ, и так довольно немногочисленный, вовсе исчезнет, и только редкие патрули будут шагать по опустевшим улицам, проверяя подворотни, скверы, переулки, останавливая одиночных прохожих и машины.
И хотя комендантский час отменили, все же ночью лучше на улице не появляться. Во избежание долгих разбирательств. Здесь вполне обоснованно ждут появления вражеских разведчиков и диверсантов и проверяют всех подряд. Вполне возможно, что любитель поздних прогулок может провести остаток ночи в комендатуре.
Едва я подумал об этом, как за спиной раздались шаги и чей-то прокуренный голос хрипло сказал:
— Здравствуйте. Патруль внутренней службы. Предъявите ваши документы!
Я обернулся. В пяти шагах от меня стояли три человека. Все в той форме, что здесь считалась формой добровольных формирований, — брюки зеленого или защитного цвета, штормовки, сшитые наподобие курток от армейского горного костюма с капюшонами. На ногах либо армейские ботинки с высоким берцем, либо охотничьи сапожки — короткие, со шнуровкой в верхней части и с массивными каблуками. На головах кепи. На левом рукаве трехцветная повязка — все те же привычные серый, зеленый, красный.
У двоих на плече самозарядные карабины СКД, у старшего — ППТ. Лица сосредоточенные, взгляды суровые. При исполнении, так сказать. Впрочем, одно лицо показалось мне знакомым. Очень красивое лицо. Ба-а! Бот уж кого не ожидал здесь увидеть! Милена! Она-то что тут забыла? Неужели в дружине?..
Девчонка тоже меня узнала. И особой радости от внезапной встречи не испытывала.
— Документы! — повторил старший патруля.
Это был мужчина лет сорока. Чем-то похожий на артиста Ульянова, многие годы бессменно игравшего маршала Жукова в фильмах и спектаклях. Даже рост и телосложение совпадали.
Я вытащил из внутреннего кармана сложенный пополам прямоугольник картона и протянул ему. А сам подмигнул Милене.
— Привет, красавица! Чегой-то ты здесь делаешь? Из газеты выгнали?
Она нахмурилась, поправила ремень карабина, резавший узкое плечико, бросила взгляд на старшего и грубо ответила:
— Не твое дело!
— Ай-ай-ай! Зачем так гаварышь?! — добавил я в голос кавказского колориту. — Такой милий, хароший дэвюшка, и так гаварышь, а?
Старший патруля раскрыл картон, развернул его на свет и пробежал взглядом по строчкам. «Томилин Артур Григорьевич. Должность — водитель. Сотрудник службы снабжения управления строительных и восстановительных работ». Дата, подпись, печать. И моя фотография 3x4.
— Работаете у Голыбина? — спросил он.
— Да. В СС.
— Что?
Эту аббревиатуру здесь знали, как-никак целый год воевали с нацистской Германией. И сейчас знакомое слово резануло слух. Старший нахмурился.
— СС, — любезно повторил я и пояснил. — Служба снабжения.
— А-а. А оружие? — Он кивнул на карабин.
— Вы невнимательно читали? Там же написано. Возле даты.
Старший опять посмотрел на удостоверение. «Разрешено свободное ношение оружия».
— Он наемник, — произнесла Милена.
— Э, верно гаварышь, красотка! — кивнул я. — Наемник, да! Сдес много наемников! Всэ работают. Ти тоже…
— Я не наемник. Я приехала сюда помогать восстанавливать мирную жизнь! — с излишней горячностью воскликнула она. — И не стесняюсь этого. Как не стесняюсь носить символику республики!
— Вах, какая маладец!
Старший патруля, видимо, что-то просек. Бросил взгляд на Милену, на меня. Хмыкнул. Вернул мне документ и приложил правую ладонь к кепке.