Предел невозможного - Страница 113

113

— Ты говоришь так, потому что хочешь, чтобы я сидела дома! Тебе нужна раба, а не женщина! Хочешь командовать и поучать! А я тоже хочу многого! И добьюсь!

— Вряд ли.

— Почему?

— Мертвые добиваются только одного — вечного покоя.

— А с чего ты взял, что я погибну?

— Да потому что ты!.. — Взяв слишком высокий тон, я, сам себя осадил и заговорил спокойнее: — Потому что ты ни разу не была в бою. Не знаешь, что это такое — бой. Не знаешь, что делать под обстрелом. Не умеешь воевать! А такие гибнут в первую очередь. Особенно те, кто хочет доказать всему миру, что он крутой.

— А сам-то ты много воевал?

Удар, что называется, ниже пояса. Ляпнуть «много» — и подставить себя, начать мямлить, что не в этом дело, — загубить тему на корню. Вилять — еще хуже. Надо выкручиваться…

— Мне хватило, чтобы понять: бой не для восторженных новичков и не для трусов. А для работяг. Которые все делают добросовестно, тщательно и по правилам. По уставу. И еще — которым везет.

Милена на миг запнулась. Смотрела на меня, тяжело дыша и прожигая взглядом насквозь. Влажные дорожки еще не высохли, придавая ей несколько комичное выражение. Но мне было не до смеха.

— Пойми, малышка, я не переживу, если ты поедешь на передовую. Не мучай меня. Не трави душу.

Что-то дрогнуло в ее лице. Дало слабину. Может, услышала мольбу, может, осознала?

— Нет, Артур, — опровергла мои надежды Милена. — Я тебя люблю, это правда. И ты прав — я еще не была в бою ни разу. Да и не полезу я в пекло. Но побывать там — мой долг. И гражданина, и сотрудника министерства и газеты. Это работа, которую сейчас никто не сделает. Все либо заняты, либо… уже воюют. Из редакции в добровольцы записались четыре человека. Остальные работают за двоих.

Кажется, время увещеваний и уговоров прошло. Это уже слова не взбешенной девчонки, а действительно сотрудника. Меня она не послушает, сделает по-своему. Но от этого легче не станет. Так или иначе поедет на передовую. А передовая у нас сейчас — район Уштобера. Где в окружении бьются бойцы гарнизона и волонтерского отряда. И куда ушла резервная группа Щедрова. В лучшем случае Милена застрянет на полпути. В худшем — влетит в объятия противника. И тогда… Об этом лучше не думать.

— Милена, я тебя прошу, — предпринял я последнюю попытку. — Подумай еще раз. Не надо делать глупостей. Не надо рисковать.

— Глупостей? — Глаза Милены потемнели. — Глупостей. Прости, Артур, но ты сам сказал глупость. Не надо так. Я поеду.

Все. Мирный вариант отпал. Остался другой. И он может привести к серьезной ссоре между нами. Как бы не к разрыву.

— Ты! Никуда! Не поедешь! — сказал не столько я, сколько разбуженный внутренним раздражением двойник. Тем голосом, который когда-то прорезался неподалеку от Храма бога ночи. — Никуда!

Милена побледнела. Глаза округлились. Впервые видела меня таким. Но ответила смело:

— И как ты меня остановишь? Запрешь здесь? Или редактору скажешь, чтобы не пускал?

— Скажу. Только не редактору.

Телефон на подставке я заметил давно. Шагнул к нему, снял трубку. Набрал номер Голыбина, надеясь, что тот на месте.

Повезло, после двух гудков тот ответил.

— Степан Андреевич, это Томилин.

— Да, слушаю. Ты еще не выехал?

— Уже выезжаю. У меня одна просьба. Очень важная.

— Говори, — несколько напряженно произнес тот. Наверное, подумал, что я буду просить еще денег.

— Милену Саврину помните?

— Д-да, конечно.

— Она слегка не в себе. Рвется на передовую выполнить некое задание министерства и редакции.

— Как на передовую? Там что, некого послать? И вообще… — Голыбин опомнился. — Ты откуда знаешь?

— Это не важно. Важно другое. Нельзя допустить ее туда. Ни под каким видом. Редактор сделать ничего не может. Или не хочет. А она уже готова совершать подвиги.

— Что-о? Я ей покажу подвиги! Отец с ума сходит, названивает каждый день, а она в героев играет? Я ей покажу!..

— Не надо ничего показывать. Просто дайте приказ не выпускать ее из города. Ни в какую сторону.

Я держал Милену в поле зрения и видел, как темнеет ее лицо. Как дрожат губы. И ждал взрыва. Ничего. Пусть бушует. Лишь бы была жива. Даже если и пошлет меня куда подальше…

— Я передам распоряжение немедленно. Никуда ее не пустят.

— Отлично. А я уже выезжаю.

Я положил трубку и повернулся к Милене. Она отошла к стене, чуть опустила голову и глухим голосом проговорила:

— Этого я тебе не прощу! Предатель! Скотина! Нашел игрушку! Уходи вон! Видеть тебя не хочу!!

Что ж, этого следовало ожидать. Возможно, это и есть конец любви. Впервые при расставании с девчонкой я чувствовал такую боль. Впервые мне было плохо. Хреново.

Ни слова, ни объятия не помогут. Надо просто уйти. И радоваться, что она жива и здорова.

— Пока. Прости, у меня не было другого выхода.

Ответом было ледяное молчание.

7

Всю дорогу до дома я пытался успокоить нервы и выбросить Милену из головы. Выходило плохо, но я прилагал все усилия. Мысли о ней мешали сосредоточить внимание на главном. На деле.

Дерзкая, своенравная девчонка упрямо возвращалась, вставала перед глазами, вышибая остальные мысли.

Я уже хотел было плюнуть и сменить направление размышлений, но в этот момент прозвучал чей-то голос. Очень похожий на мой.

— Оставь! Она не помешает! Она не может тебе помешать! Ни она, ни он.

От неожиданности я опешил, замер на лестнице и спросил:

113